И Мамонов это не сыграл, а пережил. Он вообще артист, а не актер. Артист — это тот, кто изображает знакомые ему чувства, то, что он сам лично изнутри понимает, а актер работает на мастерстве, на навыках театральной школы. И именно Петру Мамонову весь фильм обязан тем, что он снят на уровне «духовного реализма».
Теперь я хочу сказать уже не собственно о фильме, а о реализме тех проблем, которые он поднял. Первая проблема — общая для мирян, как невоцерковленных, так и, увы, для некоторых воцерковленных. Ее можно назвать потребительским отношением к Богу. «Дай мне, дай!» — И никакой благодарности в ответ, когда просимое получено. Это показано в истории исцеления мальчика. Это же происходит и с адмиралом, он, похоже, так и не понял, какое великое чудо произошло с его дочерью. Он не благодарит.
Люди вообще хотят улучшить обстоятельства, а не свое нравственное состояние. Женщина приходит и просит помолиться о муже, говорит, что она его любит. А любовь нужно доказать — он жив, если ты его любишь, продавай хряка и поезжай к нему. Если ты монах — не стремись к комфорту (потому сожжены сапоги и утоплено одеяло игумена). Если ты христианин, то нужно в первую очередь людей любить, потому отец Анатолий дает благочинному на руки ребенка: «Вот устрой его».
Вторая близкая проблема духовной жизни, которая затронута в фильме, — когда Бог для человека является не целью, а только средством. Выполнять все, как надо, чтобы было душевно комфортно, а ни о каком внутреннем творчестве и речи нет.
Это, на мой взгляд, одна из причин, по которой именно клирики и «очень-очень церковные люди» этот фильм критикуют. Он уязвляет душевный комфорт. Он напоминает о том, что к душевному комфорту христианин вообще не призван. О том, что позиция: «Мы — верующие, мы в Церкви — у нас уже все хорошо, мы все уже обрели», и при этом на всех, кто не в Церкви, — взгляд свысока — это позиция фарисейская.
Кому-то не нравится, как показан монастырь. Не понравилось, как изображен игумен. Все привыкли, что игумен должен быть строгим начальником, а тут какой-то слишком уж мягкий, слишком доступный. Это обличает скорее тех, кто такую критику произносит, чем-то, каким играет настоятеля монастыря Виктор Сухоруков. Монастырь у нас понимают как «воинскую часть», а не как «сообщество любви в союзе мира». Но, на мой взгляд, и здесь вполне проявился духовный реализм. Монастыри наши слабенькие в духовном отношении. Потому что, как говорил епископ Игнатий Брянчанинов: «Не может быть развития монастырей без общего развития в обществе христианских начал». Потому монастырь в основном существует как организация, а не как организм. Организм церковный только-только у нас складывается.
Но ведь есть и исключения, и игумены такие были и есть.
У нас утеряны духовные традиции правильного постепенного духовного восхождения. С Паисием Святогорцем был такой случай. Пришел к нему молодой человек, он ему дал книгу стихов современного греческого поэта. Тот говорит: «Батюшка, я «Добротолюбие» читаю, зачем мне это? Я монахом
